— Это все, извините, фантастика, — ответил я. — Вы постулируете этот ваш сдвиг…
— А я его не постулирую, — поправила Элис. — В земной биосфере такой сдвиг возможен.
Я воззрился на нее, как на ожившего динозавра.
— С какой стати? — только и смог произнести я.
Элис пожала плечами.
— Это встроено в гены, — объяснила она. — Нечто вроде дополнительного контрольного механизма… обеспечивающего одновременно стабильность популяции и эволюционный рост. Когда функциональная перенаселенность достигает предельных значений, активируются механизмы адаптивной радиации. А если это не выход, если вид уже достиг адаптации — он или вымирает из-за мутаций, или… преобразуется.
— Не верю, — пробормотал я.
— Ну а как вы думаете, почему вымерли динозавры? — На лице Элис вдруг промелькнула улыбка.
— Их убила Юкатанская астроблема, — оттарабанил я по школьному учебнику.
— Нет, — Элис покачала головой. — Это упрощенный подход, для пролов. Вымирание началось за миллионы лет до столкновения. И почему вымерли именно динозавры? Почему не крокодилы? Или не млекопитающие? Почему аммониты, а не кальмары? Почему выжили птицы-эуорнитиды, а не потомки археоптериксов? На самом деле что-то — палеонтологи так и не разобрались до конца, что именно — спровоцировало функциональное перенаселение абсолютно для всех видов на Земле. Те, кто смог — двинулись дальше, стали родоначальниками новых видов, родов, групп. А кто не смог… те вымерли.
Меня пробрала дрожь.
— Даже если так, — упрямо отозвался я, — нигде не сказано, что ксеноформы жизни должны быть устроены по нашему образу и подобию. Вон, на Соледад…
Элис пожала плечами.
— Вы просили выдумать вам сценарий, — проронила она. — Я выдумала.
Я помолчал чуть-чуть. Часы на стене капсулы отсчитывали секунды полета. От Города до Лаланда меньше тысячи километров — восемь минут на нуль-орбите, плюс еще немного на разгон и торможение.
— Знаете, — предложил я с некоторой неловкостью, — давайте лучше о политике поспорим.
— На Земле обычно говорят — о погоде, — заметила Элис.
— У нас нет погоды, — извинился я. — Хотя, в сущности, разница невелика…
Каждый человек в глубине души убежден, что, окажись он на месте недоделков из правительства, то уж точно решил бы все проблемы. Мы с Элис исключения не составляли.
Мы обсудили действия КОХКа в арбор-очагах Центральной Америки, сошлись на том, что санкордоны себя не оправдывают. Пару минут обсуждение топталось на месте, как подслеповатый слон, а потом Элис задала довольно неожиданный вопрос:
— Скажите, а как вы попали в полицию?
— Случайно, — ответил я абсолютно искренне. — Это не слишком престижное занятие на Луне. Понимаете, карьеру у нас можно сделать либо в церкви, либо в кино. В верующие я не гожусь, а менять лица каждый месяц не хочу.
— Вы зря так говорите, — серьезно произнесла девушка.
— Что именно?
— Что не годитесь в верующие. Вам как раз нужно во что-то верить, только вы пока не знаете, во что. Это, кажется, чисто лунарская черта. Или эмигрантская.
— Вы психолог? — поинтересовался я.
— Любитель. Я вообще очень интересуюсь локальными культурами Доминиона. Отклонениями от стандарта, я имею в виду.
— А разве есть такой? Я что-то не заметил.
— Вы живете в заповеднике, офицер. Культура Доминиона унифицирована. Есть еще остатки надкультур — американской, китайской, российской — особенно в доменах, но Служба стирает и их.
— А вам не нравится? По мне, чем меньше поводов для несогласия, тем спокойнее, — возразил я.
Самая большая моя проблема в любой дискуссии заключается в том, что, не утруждаясь приобретением собственных убеждений, я просто начинаю опровергать противника — вне зависимости от того, что он там отстаивает. А как раз сейчас этого делать не следовало, чтобы не разрушить неоправданное доверие миз Релер. Чем дольше мы с ней общались, тем любопытней мне становилось — что заставило ее остаться на Луне, и как связана с этим кончина дядюшки Ноя.
— Ой ли? Для несогласия повод всегда найдется. А унификация культуры приводит к ее распаду. Понимаете, — Глаза ее загорелись; похоже было, что Элис села на любимого конька (еще одно совершенно бессмысленное выражение древних эпох), — наша так называемая цивилизация уже четвертый век роет себе могилу.
— Так долго?
— Уже вырыла. Вы не были на Земле, вы не знаете…
— Почему не был? Был однажды. Три месяца там проторчал.
— Три месяца… А всю жизнь проведи там — взвыли бы. Мы старательно избавлялись от пережитков темного прошлого… боролись с голодом, болезнями, перенаселением и, конечно, со всяческой рознью, предрассудками, тоталитаризмом, а в особенности — нетерпимостью. И доборолись до того, что установили по всей Земле стандарт мировоззрения. Те, кто ему не соответствует, или эмигрируют сами, или отправляются в ссылку по приговору суда.
Замечательный у нее стиль, надо будет перенять.
— Мы уничтожили все ритуалы социализации, — продолжила Элис. Слово «ритуалы» ассоциировалось у меня в основном с обрядами уикканцев, а следующее попросту оставалось китайской грамотой. Сообщив об этом миз Релер, я был вознагражден кратким разъяснением. Имелось в виду, что люди перестали общаться — за ненадобностью. На Луне этого не замечаешь — Город невелик, постоянно наталкиваешься на знакомых, а Землю это явление поразило давно и прочно.
— А потому, — продолжала Элис с фанатическим огоньком в глазах (тем самым, который я приучился замечать в глазах евангелистов, а, заметив — сворачивать в другой коридор), — культура умирает. Цивилизация тоже умирает. Восемь миллиардов человек заняты только тем, что выпихивают в домены каждого, кто хоть немного выбивается из общего ряда. А потом специалисты Службы удивляются, отчего так много стихийных бунтов.